Свои первые стихи Иосиф написал в 16 лет. Толчком к этому послужили впечатления от прочитанного сборника стихов Бориса Слуцкого. В 1959 году, познакомившись со стихами Евгения Баратынского, Бродский окончательно укрепился в желании посвятить себя поэтическому творчеству.
В начале 1960-х годов Иосиф Александрович знакомится с поэзией английского поэта-метафизика Джона Донна. У Донна и других поэтов-метафизиков Бродский наследует «визитную карточку» школы – так называемые метафоры-кончетти (от итал. – «понятие»). Такие «понятия» лежат в основе практически всех его произведений.
29 ноября 1963 года в газете «Вечерний Ленинград» было опубликовано письмо «Окололитературный трутень», направленное против творчества Бродского. В 1964 году Иосиф Александрович был арестован «за тунеядство». Ссылку он отбывал в деревне Норинская Архангельской области. Но и в ссылке продолжает писать: «Шум ливня...», «Песня», «Зимняя почта», «Одной поэтессе» написаны в эти годы.
Вместо пяти лет, к которым был приговорён, поэт провел в ссылке полтора года и, благодаря заступничеству Ахматовой, Маршака, Шостаковича и других деятелей искусства, вернулся в Ленинград.
В 1972 году Иосиф Александрович эмигрирует из СССР. Он уезжает в США, где получает признание и нормальные условия для литературной работы. Он преподает русскую литературу в университетах и колледжах. Продолжает писать стихи на русском и прозу на английском. В декабре 1987 года поэту была присуждена Нобелевская премия по литературе, а в 1992 году он получил звание Лауреата Библиотеки Конгресса США.
Иосиф Александрович Бродский скончался от инфаркта 28 января 1996 года в возрасте 55 лет в Нью-Йорке (США). Он похоронен на протестантской части кладбища острова Сан-Микеле в Венеции.
О если бы птицы пели и облака скучали,
и око могло различать, становясь синей,
звонкую трель преследуя, дверь с ключами
и тех, кого больше нету нигде, за ней.
А так — меняются комнаты, кресла, стулья.
И всюду по стенам то в рамке, то так — цветы.
И если бывает на свете пчела без улья
с лишней пыльцой на лапках, то это ты.
О если б прозрачные вещи в густой лазури
умели свою незримость держать в узде
и скопом однажды сгуститься — в звезду, в слезу ли —
в другом конце стратосферы, потом — везде.
Но, видимо, воздух — только сырье для кружев,
распятых на пяльцах в парке, где пасся царь.
И статуи стынут, хотя на дворе — бесстужев,
казненный потом декабрист, и настал январь.
Journal information